тезис

Тезисы Ломоносов-2003 Антонова О.О., Болдырев И.А., Васильева

Вестник Московского университета. Серия 7. Философия. №4. 2004. С. 9 . задевай ТВОРЧЕСТВА СТУДЕНТОВ «ЛОМОНОСОВ-2003» (Тезисы докладов. МГУ им. М.В. Ломоносова. Апрель. 2003 г.) О.О. Антонова в. очухалось осознание историчности и относительности понятия пола человека. Тезисы Ломоносов-2003 Антонова О.О., Болдырев И.А., Васильева Традиционное понятие «пол», значащее установленный набор физиологических особенностей организма, употреблялось для обозначения различия между мужиками и бабами. Это несхожесть длительное момент сообразовывалось «биологическим фактом», не подлежащим изменению, однако в 70-е гг. в. зародился свежий подход к данной проблеме, нашедший свое отражение в понятии «гендер», отмечающем социальный пустотел, т.е. комплект социально приписанных мужских и бабьих ролей. Новизна показавшегося гендерного подхода заключалась в утверждении, что гендер не вытекает из пустотела самодействующи. Он является не природной данностью, а провиантом той или иной культуры. Тот факт, что несходства между мужским и дамским владеют социальный источник, стал очевиден после ряда разысканий в антропологии и психологии (С. , М. и др.). эким образом, понятие о безупречно социальном конструкте пустотела основано на отрицании биологического детерминизма, суть какого заключается в предположении, что связи между полами в обществе детерминированы их физиологией. Биологический детерминизм укрепляет сущностную и неизменчивость касательств между полами, что является неприемлемым для гендерных теоретиков, ратифицирующих, что отношения между полами социально и развито сконструированы. дудки изначально заданных женской и мужской сутей, а биология не видит фортуной, безупречно это катал 3. Фрейд. таковское разведение понятий пустотела и гендера означало выход на свежий теоретический степень разбора общества и культуры. Все большее распространение получают подходы, соответственно каким все социальные и культурные процессы являются сконструированными, а наличествующие в обществе и культуре несходства между мужчинами и бабами обусловлены социально, а не биологически. категории. В рамках этих подходов проводится последовательное отрицание биологического детерминизма. Основное положение критики биологического детерминизма в рамках теории социального конструктивизма связано с тем, что, по понятию конструктивистов, видящееся натуральным различие между дамским и мужским не владеет биологического происхождения, а видит, скорее, способом интерпретации биологического, установленным в данной культуре. Гендер создается основными социальными институтами — фамилией, школой, значимыми другими, оружиями массовой информации и т.д. Индивид же в процессе социализации не исключительно усваивает правила и связи, но и сам формирует и воссоздает их в процессе каждодневного общения. Критика биологического детерминизма присуща также теории социальной стратификации по полу, получившей название стратификации. стратификация — процесс распределения в обществе статусов, связанных с полом человека, причем дамочки в этом процессе оцениваются и вознаграждаются малорослее, чем дядьки. Социологи, ощущающие воздействие феминизма, задались спросом, насколько иерархия в обществе соответствует природным, биологическим и физиологическим несходствам полов и сколько она является плодом воспитания и общего регулирования. безупречно складывает Д. , до 70-х гг. в. основная теория стратификации располагала биологическую основу: несходства полов произрастали из врожденных качеств. Д. опомнилась к выводу, что теза дамочки во всех цивилизациях напрямую связано с ее участием в производстве шамовки. В тех обществах, где производство пищи предполагает длительное нахождение вне дома (охота или война), тетка ввиду ее способности к материнству сполна исключается из деятельности, приносящей власть и престиж. Усовершенствование орудий труда и развитие последних технологий в постиндустриальную эпоху сделали телесные несходства полов менее значимыми. Тенденции, порожденные индустриализацией, содействовали выходу дамочки на рынок труда и необратимо изменили системы социальной стратификации культур пашенного хлебопашества. Однако внутрисемейное разделение труда, какое, по мнению , почитай не изменилось, продолжает играть немаловажную роль. Признание функциональной важности домашней работы, какую в основном выполняют дамочки, вогнало экономистов и социологов к убеждению, что половое разделение труда основано не исключительно и не столько на биологических отличиях. Оно владеет политическую значимость, т.е. тесно связано с неравенством в обладании волей. эким образом, несмотря на развитие в постиндустриальную эпоху последних технологий, какие сделали физические несходства полов менее значимыми, сохранившийся в обществе ряд «аномалий», пережитков цивилизаций пашенного хлебопашества, вверг к тому, что примерно с 1970 г. назрела надобность замены теории сексуальный стратификации, построенной на биологических отличиях. Поведение, обусловленное ролями, не располагало которого-нибудь логического объяснения, исходившего из биологических несходств. столь, несмотря на то, что мужчины для кормления ребятенка из бутылочки владеют те же возможности, что и женщины, они работают это намного уникальнее. Этот и иные подобные случаи, проистекавшие, по понятию Д. , из недоказуемого биологического императива, повергли ученых к выводу, что стратификация видит конфигурацией социальной стратификации, в какую биология внесла изрядный лепта, однако какую невозможно вдолбить исключительно исходя из биологии. В остатнее момент все здоровеннее исследователей приходят к выводу о скорее цивилизованной, нежели биологической основе стратификации, в коей собственно процесс социализации человека безупречно процесс усвоения требований культуры, связанных с биологическими знаками пустотела, является основным. И.А. увязывается Хайдеггером с попыткой критически осмыслить методологию научного познания. Ученые, безупречно утверждает Хайдеггер, исследуют «одно сущее и кроме него — ничто» . Мы встречаемся тут, с одной сторонки, с совершенно очевидной игрой слов, согласно коей ученые кроме исследуют еще что-то; с иной сторонки, Хайдеггер совершенно пунктуально формулирует основные принципы научной работы: никаких фантастических измышлений, исключительно существенное, существенное ( ). Наука безупречно бы оправдывает сама себя, обосновывая свою объективность и потому значимость исключительной направленностью сущее. Хайдеггер указывает на странное и в то же момент показательное противоречие этой декларации. Он спрашивает: «Как обстоит дело ?» . Наука, по определению, не занимается таковыми спросами, ибо ее интересует сущее, а ничто она просто зачеркивает, объявляя его несуществующим. Тем не менее, отвергая Ничто, наука все же бедует в этой категории вожделея бы формально, для построения фраз, содержащих отрицание. К тому же вопрос все-таки может быть как-то задан. Ведь Хайдеггер задает его. Сама возможность вопроса, напоминающего проблема Лейбница («почему суть нечто, а не ничто?» ), во многом обосновывает для Хайдеггера его правомерность. Кроме того, Хайдеггер, оправдывая постановку проблемы Ничто, указывает на непрестанное употребление этого слова в обыденном языке, что отказывает нам в возможности отмахнуться от категории Ничто как надуманной. Хайдеггер находил, что вопрос — одинехонек из ключевых спросов, с каким не может справиться нынешняя наука, причем не в силу своей неразвитости, а в силу объективной структуры научного миросозерцания нового времени, характеризующегося техницизмом, «насильственным», а потому отчужденным касательством к окружающему миру, чрезмерной предметностью в гносеологии и антропоцентризмом. , задумаемся над особенностями словоупотребления. В отличие от русского стиля, в каком вероятно двойное отрицание, в европейских языках негативные местоимения, безупречно правило, изначально выделяются в составе фразы. Если мы, так, алкаем сказать: «В этой аудитории ничего нет», то в немецком стиле корректным смысловым аналогом экого высказывания будет: «В этой комнате кушать ничего (или: кушать Ничто)». Это выделение во многом объясняет тот особый статус негативного местоимения, при каком оно безупречно бы субстанциализируется. Немецкое слово « » означает «ничего», «ничто». Хайдеггер, переходя от рассуждений о том, что наука исследует одно сущее и кроме него — Ничто, к спросу о том, безупречно собственно с этим Ничто обстоит подевало, начинает писать «Ничто» с большенный буквы, что в немецком стиле означает превращение отрицательного местоимения в существительное. Нам представляется важным подобный переход не исключительно потому, что, делая » существительное, Хайдеггер превращает его в особую философскую категорию, « » Ничто, однако и потому, что нынче уже в русском стиле и на этимологическом уровне (который может показаться чем-то внешним, однако если говор заходит о философии Хайдеггера, перестает быть таковым) мы наталкиваемся на тот же парадокс, соответственно какому «Ничто» объявляется существительным, а значит, чем-то бытующим. Проблема Ничто на протяжении веков не ставилась метафизикой. Хайдеггер обращает на это внимание и приводит довольно беглую и лапидарную историческую картину развития представлений . была типовая формулировка античного закона, гласящего, что « ». Впоследствии этот закон опровергнут христианской доктриной, постулировавшей творение мира из ничего. Хайдеггер правомерно указывает на то, что вопрос сам по себе. Однако в рамках той или иной концепции, какие, разумеется, понимаются тут предельно широко и обобщенно, можно было притопать к совершенно найденному взору на сущее. говор шла, например, о Ничто безупречно о материи, о не-сущем, . В концепции творения мира из ничего вопрос о Ничто оказывается не протрубленным, на него не обращают внимания. Хайдеггер усматривает причину этого частично в том, что Ничто понимается лишь как отрицание сущего, что, безупречно мы усмотрим малорослее, для него неверно. Ссылаясь на Гегеля, постулировавшего идентичность незапятнанного бытия и незапятнанного Ничто, Хайдеггер, однако, подчеркивает несхожесть своей и гегелевской позиций. Если для Гегеля и бытие, и Ничто равно воображают собой « , «совпадают по своей неопределенности и непосредственности» , то для Хайдеггера бытие связывается лишь постольку, поскольку человечье бытие ( ), спустя какое бытие исключительно и может раскрыться, «выдвинуто» в Ничто, способно к трансценденции. Задавая вопрос: «Что таковское Ничто?», мы впадаем в неразрешимое противоречие из-за моды устанавливать подобные вопросы лишь о чем-то сущем, от какого Ничто . Это и видит причиной смысловой несуразицы, априорного мышления Ничто в качестве нечто и последующего ответа на поставленный дикий вопрос: «Ничто кушать...», безупречно Ничто быть не может. В том же смысле вытекает смыслить рассуждения Хайдеггера по спросу о розысках Ничто: искать можно исключительно то, что намечается водящимся в наличии. От такого мышления нас остерегал Парменид, у истоков европейской метафизики. Если мы отвлечемся от лингвистических различий между словами «ничто» и «небытие» и будем смыслить их безупречно синонимы (хотя если для Парменида подобное вероятно, то для Хайдеггера — вряд ли), то мы усмотрим, что Парменид строго-настрого запретил мыслить Ничто. Обоснование Парменида выглядит, знамо, весьма шатко: Ничто не существует, а значит, не может быть помыслено . Кроме того, для Парменида царствен лингвистический аспект, ведь Ничто — это подлинно то, чего дудки, что не суть просто-напросто в силу наименования. Парменид отстаивает логическую непротиворечивость, какая рушится с появлением мысли . Хайдеггер законно указывает на то, что подобное мышление противоречиво с точки зрения традиционной логики, однако логически Ничто все же можно пометить безупречно «отрицание всей совокупности сущего» . Отрицание, соображаемое Хайдеггером как одна из логических процедур, оказывается вторичным по отношению . Из этого вытекают вполне рациональные выводы о том, что если отрицание безупречно операция рассудка зависимо , то и сам рассудок будет по касательству к Ничто в безотносительно эком же зависимом положении. Это значит, что судить сообразно категориям рассудка невозможно. Хайдеггер указывает на вероятную процедуру «получения» Ничто из совокупности сущего путем зрелища этой совокупности субъектом, ее отрицания и попытки помыслить таковское отрицание. Получается некая конструкция туманного объекта, его формальная «модель», какая, как указывает Хайдеггер, может быть от «подлинного» Ничто. В то же момент Ничто не видит собственно объектом, а поэтому и размышлять о каких-то отличиях собственно Ничто и его модели бессмысленно: стираются все несходства. Еще раз подчеркнем: Ничто пустозвонно в традиционном резоне семантической связки « ». Если можно столь выразиться, ничего дудки, оно порожне. Знак постановлен значения, он , , отсылает к отсутствию. Ничто — это , причем , не в силу неких загадочных причин, а в силу своей собственной сущностной обусловленности. Итак, опираясь на поддержка рассудка, невозможно сколько-нибудь складно сформулировать концепцию Ничто. отчего Хайдеггер из сферы «логики» переходит в сферу «антропологии» и задается вопросом: безупречно в существовании человека проявляется Ничто? тут мы сталкиваемся с методологией Гуссерля, с попыткой очертить непосредственную данность феномена. Начинают работать классические постулаты феноменологии: и стремление «назад, к самим вещам» ( ), и сознания, и « . В повседневной жизни кушать моменты, какие отмечены тем, что человеку «приоткрывается сущее в целом» . Хайдеггер приводит в образчик хандру или, визави, радость присутствия возлюбленного человека. При этом все охватывающее меняется, становится особенным, теряя собственный старый лик. виделось бы, собственно подобные настроения должны приоткрыть нам нечто существенное, какую-то доселе сокрытую доля нашей жизни. Однако эти состояния исключительно «заслоняют от нас искомое нами Ничто» . визави, поставить нас может лишь фундаментальное надвигаться ужаса ), т.е. лишь в этом расположении человек, по Хайдеггеру, может приблизиться к постижению Ничто, исключительно столь этот феномен непосредственно дан ему. Ужас ) тем, что не владеет объекта. Ужас не может быть ужасом . , он ощущает отсутствие какой бы то ни было основы, опоры в сущем, ведь после сущего остается исключительно Ничто. отчего и говорится, что «ужасом приоткрывается Ничто» . один ужас беспредметен, то «там, чем и по предлогу чего нас облапил ужас, не было, «собственно», ничего» , т.е. «было» Ничто. С Хайдеггером, безусловно, можно поспорить. Это и трудились О. и Р. Карнап, указывая на двусмысленность использования понятия Ничто как логической капли и существительного . Можно предполагать, что подобная дву

Похожие записи:

тезис

тезис

Тезисы Ломоносов-2003 Антонова О.О., Болдырев И.А., Васильева

Последнии записи

Популярные записи